Танец Клинков: Академия убийц

ГЛАВА 76: Лебединое озеро смерти (Акт 1)

Шум битвы не пропал сразу — он рассыпался на отдельные звуки, как расколотый кристалл. Чей‑то стон. Звон упавшего клинка. Потрескивание огня в перевернутых канделябрах. И поверх всего — тяжёлое, рваное дыхание десятков людей, запертых в роскошной клетке, где шелк и золото перестали хоть что‑то значить.

Император уже исчез. Его увела внутренняя гвардия, сомкнув над ним кольцо стальных спин. Я видела лишь отблеск белого мундира, тающий в глубине коридора, и этого хватило: главный зритель покинул зал. Значит, сцена теперь принадлежит мне.

Я стояла почти в центре, на когда‑то идеальном паркете, который сейчас был изрыт трещинами и забрызган кровью. Белая пачка, сшитая ради сегодняшнего бала, потемнела по подолу — алые пятна распускались на ткани, как неестественные, слишком яркие цветы. Кровавые пионы. Кровавые розы. Ну, красиво же, если смотреть издалека.

Дыхание рвалось из груди, но боли не было. Тело пело. Поток вокруг меня был густым, вязким, словно воздух превратился в воду, а я научилась в ней дышать. Каждое движение казалось правильным, неизбежным, словно заранее прописанным в партитуре мира.

— Ты всё ещё не поняла, девчонка, — голос Громова упал сверху, как тяжёлый камень.

Он стоял на возвышении рядом с пустующим троном, словно узурпатор, успевший примерить корону хотя бы взглядом. Лицо серое, как снег под копытами. Но в глазах — огонь. Злой, упрямый.

— Ты думаешь, убила пару шавок — и стала хозяйкой бала? — он усмехнулся, и эта усмешка дрогнула. — Это была только разминка. Настоящий танец — сейчас.

Он поднял руку, окровавленные пальцы дрогнули, чертя в воздухе знак.

Из толпы гостей, прижавшихся к стенам, отделились новые фигуры. Они не пугались крови. Не оглядывались. Шли ровно, уверенно, как люди, давно привыкшие к тому, что вокруг умирают.

Элита.

Это было видно по всему: по тому, как ложится на тело чёрная кожа боевых костюмов под парадными камзолами, по тому, как они ступают — мягко, беззвучно, в идеальном балансе. Здесь были все Школы. Стройный фехтовальщик с тонкой саблей — Серебряный Клинок. Двое в масках, с короткими кинжалами, исчезающими в рукавах, — Тень. Высокий боец с копьём, на наконечнике которого уже клубился ледяной пар. Человек с тяжёлой цепью, намотанной на руку, и ещё один — без оружия, но с такими плечами, что оно и не нужно.

Десяток? Нет. Больше. Пятнадцать, двадцать… сбилась в счёте. Впрочем, какая разница. Цифры не имеют значения, когда за спиной нет выхода.

— Покажите ей, — сказал Громов тихо. — Что такое настоящее мастерство.

Они сжались полукольцом, отсекая меня от Крюка, от Максима, от остальных. Конечно. Он не собирался повторять ошибки. Эта сцена — только моя.

Что ж. Этого я и хотела.

Я сделала вдох. Медленно подняла руки. Если закрыть глаза и забыть, что под ногами кровь, можно было бы представить, что оркестр всё ещё играет. Струны, деревяшки, легкая дрожь флейт. В голове всплыли первые такты знакомой до боли музыки. Лебединое озеро. Акт первый.

Я улыбнулась краешком губ. И пошла вперёд.

Первым двинулся фехтовальщик. Идеальный выпад, учебник Академии в чистом виде. Его сабля блеснула серебряным росчерком, целясь мне в сердце. Чуть‑чуть медленнее — и я бы просто умерла красиво, без продолжения.

Но я не была медленной.

Я шагнула ему навстречу, будто в приглашение к па-де-де. Наши клинки встретились не лязгом, а почти ласковым поцелуем металла. Он ожидал сопротивления по линии, а я дала ему движение по кругу. Подхватила его клинок, как руку партнёра, и позволила себе провернуться вокруг его оси.

Это и было па-де-де с клинками. Не романтичный танец принца и балерины, а диалог двух стали, двух ритмов. Я вела, он — нет.

Он сделал шаг, пытаясь восстановить равновесие. Я позволила. Подставила ему своё плечо, как будто позволяя опереться, и в тот же момент развернула его корпус дальше, чем он рассчитывал. Инерция сделала всё за меня. Его защита раскрылась, как дверь.

Один короткий укол в подмышку — туда, где нет брони. Тело фехтовальщика дернулось, как у куклы, у которой перерезали ниточки. Он осел, не сразу понимая, что умер.

— Один, — прошептала я, сама себе.

На меня уже летели двое из Школы Кинжала, размазанные в Потоке, словно тени. Они пытались сыграть в ту же игру — скорость, обман, углы.

Я отступила на полшага, позволяя им войти в темп. Они делали короткие, рваные шаги, меняя траекторию. Их движения были угловатыми, но быстрыми, как удары насекомых.

Я сделала джете в сторону — длинный, скользящий шаг, пропуская их мимо. Спина одного почти коснулась моей груди. Я могла бы ударить сразу. Но это был бы плохой танец. Слишком прямой.

Я поймала его подбородок локтем, слегка подбросив голову вверх. Не ломая, просто задавая новое направление. Второй, не успев изменить траекторию, врезался в товарища. Их клинки столкнулись, искры брызнули им в лицо.

Па-де-де с врагами. Пусть танцуют друг с другом.

Я плюнула на все каноны и сделала то, за что любой педагог по балету выгнал бы меня с урока: поставила ногу на грудь одному из них и толкнулась, используя его как опору. Поддержка партнёром — но партнер был ещё жив.

Моё тело взлетело вверх. Как в репетиционном зале, только вместо мягкой линолеумной площадки подо мной был хаос. В воздухе я повернулась, перекидывая клинки из руки в руку, и на пике прыжка сделала что‑то, больше похожее на акробатику капоэйриста, чем на классику балета: разворот с ударом пяткой в висок второму убийце, который только поднимал голову.

Его тело рухнуло на пол. Я приземлилась легко, на носки, как учили с детства. Даже не поскользнулась на крови. Возможно, Поток сам держал меня.

Они окружали меня всё плотнее. Копьё со свистом рассекло воздух, ледяной наконечник оставил в следе морозный шлейф. Я нырнула под удар, чувствую, как холод обжигает шею. За спиной уже хлестнула цепь, роняя на пол осколки мраморной колонны.

Нужно было менять ритм.

Я разогнулась и начала вращение. Фуэте.

Первое. Мир чуть дернулся.

Второе. Пол пришёл в движение, словно карусель.

Третье. Фигуры вокруг превратились в размытые тени.

С каждым оборотом клинки описывали всё более широкие круги. Руки были прямыми, как у часового механизма, только стрелки теперь резали плоть. Воздух вокруг меня завывал, превращаясь в лезвия ветра.

Четвёртое. Пятое. Седьмое. Я перестала считать. Тело само знало, сколько выдержит, где граница между мастерством и безумием.

Ассасины пытались прорваться сквозь этот вихрь. Один прыгнул сзади, рассчитывая, что я не смогу изменить траекторию. Его ошибка. Я слегка сместила центр тяжести, и мой клинок, вместо того чтобы пройти мимо, вскрыл ему горло. Кровь брызнула на белую пачку, оставляя новый цветок. Красный, расползающийся.

Другой попытался атаковать снизу, целясь в ноги. Я подняла ногу выше, продолжая вращение в почти невозможной позиции. Краткий миг — и мой каблук ломает ему ключицу. Вихрь не остановился.

Это было безумие. Циркулярная пила из стали и плоти. Но в этом безумии была своя, страшная красота.

Когда я, наконец, остановилась, мир качнулся. Пришлось сделать шаг назад, чтобы не упасть. Я глубоко вдохнула через рот, чувствуя вкус крови на языке. Вокруг лежали тела. Не все мертвы, некоторые стонали, пытаясь подняться. Но первая линия была сломана.

Цепь взвыла снова. Я едва успела уйти в сторону, позволив тяжёлым звеньям врезаться в паркет там, где секунду назад стояла. Осколки дерева полетели в стороны. Человек с цепью был упрям, как сам ад. Его оружие жило своей жизнью — извивалось, как змея, рвалось ко мне.

Я решила познакомить его с "поддержкой".

Когда цепь метнулась вновь, я не стала отскакивать. Вместо этого шагнула вперёд, в самое пекло её траектории. Мой клинок ударил не по звеньям, а по запястью владельца. Он взвыл, цепь на мгновение обмякла. Этого хватило.

Я поднырнула под падающие звенья и поставила ступню ему на согнутое колено, толкнувшись вверх. Его тело стало для меня трамплином. Оттолкнувшись, я взмыла над головой ещё одного противника, который уже замахивался кинжалом.

Поддержки в балете — это когда сильный партнёр поднимает балерину, позволяя ей нарушать гравитацию. Здесь всё было наоборот. Я использовала их силу, их массу, их ненависть как основу своего полёта.

В воздухе я согнула корпус, делая почти невыполнимое антраша, и мои клинки прочертили две пересекающиеся дуги. Первая разрезала ремень с ножнами, вторая — сухожилия на плече. Убийца завыл, уронив оружие.

Я приземлилась на спину лежащего фехтовальщика. Его грудная клетка подо мной ещё подрагивала. Нога скользнула, но я перешла в арабеск, балансируя на одной ступне, вытянув вторую назад. Это было почти смешно — классическая поза посреди бойни.

Копьё снова рванулось ко мне. Я сместила вес, и древко пролетело под поднятой ногой. Пяткой я ударила по нему сверху, вдавливая наконечник в пол. Лёд рассыпался осколками.

Где‑то сбоку коротко вскрикнул один из бойцов Союза Теней. Краем глаза я увидела, как Крюк рвётся к нему, размахивая своим железным протезом. Они держались. Они дышали. Значит, я могу позволить себе роскошь сосредоточиться на танце.

Со стороны этот бой, наверное, напоминал сумасшедший боевой танец вроде капоэйры, где акробатика, удары и импровизация под ритм сливаются в одно целое. Только вместо музыки здесь звучали крики и звон стали.

Ко мне прыгнул боец Школы Голых Рук. Он не тратил силы на оружие. Его кулаки были тяжелее молотов. Он ударил в грудь, целясь выбить воздух. Я, конечно, могла бы уйти. Но любопытство — штука опасная.

Я сместила корпус, принимая удар не прямо, а по касательной. Поток поймал эту силу и закрутил вокруг меня. Я почувствовала, как мир буквально на долю секунды накренился. В этой наклонённой реальности я направила его же мощь вниз, в пол — скольжение, поворот, и вот уже он сам лежит, впечатанный в паркет.

— Твоё движение — твой приговор, — сорвалось с губ.

Я ударила его не клинком. Просто наступила ему на горло носком, лёгким, точным нажимом. Позвонки хрустнули.

Дальше было уже почти легко. Я вошла в тот странный, опасный режим, когда сознание отступает куда‑то на задний план, а тело само рисует узоры. Руки, ноги, дыхание — всё работало так слаженно, что казалось: я просто репетирую давно поставленную партию. Только партнёры всё время меняются и почему‑то умирают.

Я скользила по залу, почти не касаясь пола. Иногда мне действительно казалось, что я — призрак. Судя по взглядам врагов, так казалось и им. Их удары проходили мимо, цепляли только воздух и тени. Они ругались сквозь зубы, усиливали магию, но чем сильнее становились, тем больше огрехов появлялось в их движениях. Они рвали ритм. А я ритм держала.

Кровь продолжала ложиться на белую ткань. Цветов становилось всё больше. Пачка превратилась в букет. Красный на белом. Жизнь на смерти. Или наоборот.

Не помню, в какой момент я поняла, что первая волна закончилась.

Просто вдруг осознала, что мне больше не на кого нападать. Передо мной стоял только один наемник, ещё державшийся на ногах. Мы смотрели друг на друга пару секунд. Его рука дрожала. Мой клинок был у него у горла. Он мог сделать шаг, мог попытаться ударить. Но не сделал ничего. Глаза его опустели.

— Беги, — сказала я тихо.

Он отступил. Потом повернулся и побежал куда‑то в сторону, вгрызаясь плечами в толпу. Я не стала добивать. В каждом спектакле нужен зритель, который расскажет остальным, что он видел.

Я выпрямилась.

Зал дышал вместе со мной — тяжело, разорванно. Кто‑то стонал, кто‑то молился, кто‑то просто сидел на полу, уткнувшись в собственные колени, пытаясь не смотреть по сторонам. Кружевные манжеты, драгоценные камни, маски — всё перемешалось с кровью и обломками дерева.

Я была вся в Потоке. Сердце стучало где‑то в горле, пульс отдавался в кончиках пальцев. Руки дрожали не от страха — от перенапряжения. Но боли всё ещё не было. Ни одной серьёзной раны. Пара поверхностных порезов, ушибы, синяки — это не считалось.

Я стояла посреди зала, как в финальной позе. Белая пачка, усыпанная алыми цветами. Клинки опущены, но не убраны. Волосы выбились из причёски, прилипли к вискам. Я чувствовала, как по лопатке ползёт тонкая струйка чужой крови.

И подняла взгляд.

Громов всё так же стоял на возвышении. Его лицо теперь уже не было просто серым. Оно стало пепельным. Взгляд метался — от меня к телам его элиты, от тел к Союзу Теней, к Максиму, к Ире на балконе. К одиночным очагам боя, которые догорали по периферии.

Наши глаза встретились.

— Акт первый, — тихо произнесла я, не уверена, слышит ли он. — Готов к антракту, Антон?

Он не ответил. Но я видела, как дернулся у него уголок губ. И поняла: у него ещё остались козыри. Его танец ещё не закончен.

Что ж. У меня тоже.